(продолжение)

Своей очень своеобразной победой Джон Джексон, которого уже тогда называли Джентльменом Джексоном, поставил всех в довольно-таки неловкое положение. Англия – страна, где особо чтут неписанные законы. Писанные нарушать можно, а иногда даже нужно. Так, например, проведение любого боксерского поединка во времена Мендосы являлось прямым и довольно-таки наглым нарушением законов того времени, и всех это, в общем-то, устраивало, включая и первых лиц государства, бывших горячими радетелями за этот самый бокс. А вот нарушение неписанного закона – это своего рода святотатство.

Табу на дергание за волосы и было одним из таких неписанных законов в боксе. Мы помним, какой анафеме предали Тома Джонсона всего за четыре года до этого за куда более мягкое нарушение этого правила. Однако Джона Джексона никакой анафеме не предали, ни до, ни после. Об этом, разумеется, не говорили в таких терминах, но тут сработало другое правило: ради святого дела можно позволить и не такое. А избавить Англию от чемпиона-еврея было делом именно святым. И это, как ни странно, не исключало хорошего отношения лично к Мендосе, который оставался очень популярен и после своего поражения. В отношении него многие даже чувствовали известную неловкость.

Тем не менее, Джексон, решив одну проблему, создал другую. В Англии в юриспруденции, а значит, и во всей остальной жизни действует так называемое прецедентное право, которое въелось всем в мозги.

В самом упрощенном виде это выглядит следующим образом: при решении какого-то спорного вопроса начинают рыться в анналах истории в поисках прецедента, то есть аналогичного случая. Если находят, то решение по новому делу выносится на основании старого.

Короче говоря, возникла опасность, что боксеры начнут драть друг друга за волосы, как торговки на рынке. И такой сюрприз преподнес родной Англии человек по прозвищу Джентльмен! Однако ни ему, ни родине это, в конечном счете, не повредило. У Джексона хватило ума не педалировать еврейскую тему. Он построил все здание своей немеркнущей славы на том, что отодрал за волосы некоего Дэна Мендосу, даже это упоминалось, потому что нельзя было не упомянуть, а боксеры после этого боя стали коротко стричься. Таким образом, все проблемы были решены, и пострадавшим в этой истории оказался только сам Мендоса.

Однако остается открытым еще один вопрос: зачем Джон Джексон это сделал?

Да-да-да, мы все знаем, что в борьбе все средства хороши. Джексон увидел возможность быстро завершить бой и не упустил ее. Наверно, он полагал, что это сойдет ему с рук, но вряд ли мог быть на сто процентов уверен в этом. Значит, все-таки рискнул?

Как нетрудно догадаться, все мои личные симпатии в этой истории лежат на стороне Мендосы. Однако, как я уже говорил раньше, по-моему, у него не было в этом бою никаких шансов. Каким бы гением он ни был, не мог небьющий средневес победить самого могучего тяжеловеса своего времени, тем более, что Джексон не слишком сильно уступал ему в скорости, обладал мощнейшим ударом и, наконец, отличной левой рукой, которой он мог контролировать дистанцию. Будь разница в габаритах у них чуть поменьше, Мендоса имел бы шансы на победу благодаря своему техническому превосходству, но так, средневес против тяжеловеса… Нет, это был не его бой. Четвертый раунд показал, что Джексон уже разобрался в ситуации и понял, что ему делать. Тогда почему же он пошел на этот грязный трюк?

Люди, которые не выходили в ринг и даже не дрались на улице, часто представляют себе, что боксер там что-то рассчитывает, как будто он сидит, обхвативши голову, за письменным столом, и, вдоволь покобенившись, принимает решение. На самом деле, он часто действует на уровне инстинкта, подсознания, но оно, как правило, срабатывает в правильном направлении. Наверно, потому, что наш мозг думает быстрее, чем мы думаем. После такого высказывания в современную эпоху положено ставить знак ))).

Джексон увидел склоненную голову Мендосы и схватил его за волосы. Вряд ли его мысли облеклись в это время в какую-то словесную форму, но чуть-чуть позже (а эпизод длился далеко не одну секунду, так как упорный Мендоса все не падал), он понял, точнее, почувствовал, что это сойдет ему с рук. Против кого угодно не сойдет, а против Мендосы – сойдет. Может, кто-то крикнул: «Гаси жида!» Кто знает? Так или иначе, но история его второго боя Мендосы с Хамфрисом была Джексону хорошо известна. Так что он действовал наверняка. Боксерская Англия безмерно устала от своего приемного сына, который обскакал сыновей родных, и была готова оказать известное сочувствие тому, кто ее от него избавит.

Не уверен, сознавал ли это сам Джексон, но, скорее всего, его подтолкнул к этому поступку еще один эпизод из его собственной карьеры. В 1789 году он проиграл уже практически выигранный бой Джорджу Инглстону, потому что поскользнулся на скользкой после дождя земле, вывихнул лодыжку и еще сломал какую-то косточку. Такие вещи даром не проходят. Джексон был уверен в победе, он знал, что должен победить Мендосу, но он не мог полагаться на случай, тем более, что случаи, как он знал, бывают разные. Он увидел гарантированный путь к победе, пусть и не самой славной, и ничтоже сумняшеся пошел по нему. Разумеется, здесь нельзя ничего утверждать, но, думаю, так оно и было. Вопреки своему прозвищу Джексон не был джентльменом. Он был обычной здоровой дворнягой, которая в данной ситуации увидела кусок мяса и устремилась к нему кратчайшим путем.

В заключение я должен поставить еще один вопрос: не сыграло ли в поведении Джексона роль то, что его секундантом был Том Джонсон, человек, который за четыре года до этого сам бесславно пытался использовать этот «заволосотаскательный» прием? Может быть, он что-то крикнул? А может, все было запланировано?

Не знаю. Может быть. Но не думаю. Том Джонсон был далеко не первым, кто додумался до этого. В любом случае, это, конечно, делу не помешало, хотя вряд ли они это планировали заранее. Решение, как мне кажется, было принято непосредственно во время боя.

Пытался ли Мендоса вызвать Джексона на матч-реванш? На этот счет существует две точки зрения, нетрудно догадаться, какие, и какая кому принадлежит. Через шесть с половиной лет после их боя у Мендосы и Джексона завязался еще один поединок – на этот раз на газетных страницах. И как раз на эту тему.

Если верить Пирсу Игану, то все развивалось следующим образом… Впрочем, начать придется издалека, тем более, что старт всей истории, сам того не желая, дал еще один знаменитый боксер – Джем Белчер.

В 1800 году он находился в расцвете своей юной славы. Ему было 19 лет, и он уже был чемпионом Англии. Однако на пути к этому титулу Белчеру не пришлось столкнуться с самыми именитыми соперниками, и он не добился еще той славы, которую он, по собственному мнению и по объективным показателям, заслуживал. По очень злой иронии судьбы он добьется этой славы позже, и не в победах, а в поражениях, когда потеряв глаз, а с ним в значительной степени чувство дистанции, будет выходить против самых сильных соперников и героически проигрывать им.

Однако до того печального времени оставалось еще несколько счастливых лет, и пока Белчеру был позарез нужен именитый соперник. Таких на тот момент было двое: Джексон и Мендоса, причем оба уже пять лет находились в отставке. Насколько мне известно, Джексона Белчер не вызывал. Не думаю, что из страха, хотя при всей своей огромной симпатии к Джему, полагаю, что, если бы они встретились в зените своей славы и в зените своих возможностей, то есть, Джексон 1795 года против Белчера 1802 года, Белчер бы проиграл, впрочем, я не настаиваю.

Дело в том, что победа над Мендосой сделала Джексона своего рода небожителем, и он проводил больше времени со своими учениками-аристократами, чем с боксерами. Все даже как-то забыли, что он провел всего три официальных боя. У Мендосы тоже хватало учеников из этой среды, но он был гораздо ближе к боксерскому народу. Кроме того, он к тому времени был владельцем паба «Адмирал Нельсон» и, в общем и целом, насколько можно судить, процветал.

Тем не менее, встретить его было гораздо проще, и где-то в начале или середине 1800 года это произошло. При каких обстоятельствах и как именно – неизвестно. Известно лишь, что Мендоса, вроде бы, не возражал, чтобы вернуться на ринг, но очень беспокоился, чтобы поединок не повредил его карьере владельца паба. Это было действительно серьезно. Во всяком случае, тогдашние авторы и прежде всего Пирс Иган пишут об этом как о чем-то само собой разумеющемся. Видимо, по тогдашним понятиям, ты не мог одновременно находиться по обе стороны закона. Ты должен был выбирать что-то одно. Многие, правда, пытались совмещать, но это было нелегко. Договорились они только о том, что проведут поединок где-нибудь в Шотландии, подальше от Лондона, но дальше этих разговоров дело не пошло и все как-то завяло само собой.

22 декабря 1800 года после того, как Белчер блистательно защитил свой титул против Эндрю Гембла, и его вынесли с ринга на руках, он увидел Мендосу.

- Дэн Мендоса! - закричал Белчер.

- Да, что тебе нужно? – ответил тот.

Нужно сказать, что Белчер немного забылся. Он, конечно, был чемпионом, но Мендоса был почти вдвое старше него, пользовался огромным уважением, и вот так просто задирать его, было как-то не принято. Но чего можно требовать от девятнадцатилетнего чемпиона, которому море по колено и для которого нет авторитетов, кроме него самого?

- Видишь эти ботинки? - продолжил Белчер, - я купил их, чтобы поехать в Шотландию, где собирался избить тебя.

- Если время придет, встретимся, - ответил Мендоса.

- Я хочу, чтобы ты подрался со мной сейчас, - сказал Белчер.

Мендосу о таких вещах никогда не надо было просить дважды, но тут же в дело вмешалась куча народу и народу весьма здоровенного, и они разняли готовых сцепиться чемпионов.

Следующая встреча Белчера с Мендосой произошла через 11 месяцев – 25 ноября 1801 года, и опять после победы Джема. На этот раз он отделал Джо Беркса и был в схожем победном настроении, что и в прошлый раз. Бедный Джем, знал бы он, как скоро и навсегда закончится для него этот праздник жизни. Но пока море было по-прежнему по колено, и оно все мелело и мелело…

Белчер опять сказал что-то задиристое, предложив бой. На этот раз Мендоса ответил, что он окончательно покончил с боксом, доволен своим пабом «Адмирал Нельсон», который находился в его родном квартале Уайтчепел.  Также он сказал, что у него жена и шестеро детей, и вернется на ринг он только для того, чтобы за сто гиней встретиться с Джоном Джексоном, который как боксер поступил по отношению к нему некрасиво, при условии, что тот не будет дергать его за волосы. Видимо, стричься Мендоса не хотел даже ради встречи с Джексоном.

Судя по всему, Мендоса меньше всего хотел оскорбить Белчера, но тот воспринял это именно так. Сказать, что Мендоса струсил, он не мог: слишком высокая репутация у него была, да Джем так и не думал. Он просто решил, что этот высокомерный малый не желает снизойти до него и только Джексона считает себе ровней.

Белчера почти все любили, и было за что, но среди его немногочисленных недостатков даже близкие друзья отмечали ревность к чужой славе. Короче говоря, он проникся глубокой неприязнью к Мендосе, и хуже всего, что тому это было до лампочки. Или до свечечки, так как лампочек тогда, увы, не было.

Собственно, создается впечатление, что Мендоса говорил все это даже не столько Белчеру, сколько кому-то их тех, кто стоял рядом, а через них – для Джексона. Он заявил о готовности провести матч, для которого нужно было найти спонсора.

Однако услышали его не спонсоры, а журналисты, один из которых в газете “Oracle and Daily Advertiser” опубликовал от лица Мендосы вызов Джексону. Надо сказать, что это была чистая провокация, которые были тогда в ходу. Она могла привести к чему угодно, но только не к организации боя, так как бокс был по-прежнему вне закона. Да-да, того самого писанного закона, который не грех нарушить, но нарушать надо было не слишком громко и не привлекая лишнего внимания. И уж тем более не декларируя громогласно в газете свои намерение нарушить закон.

Ответ от Джексона последовал незамедлительно. Этот нетленный шедевр эпистолярного жанра уже был приведен в очерке «Джентльмен», посвященном Джону Джексону, но он заслуживает того, чтобы процитировать его еще раз:

«ИЗДАТЕЛЮ

          Сэр,

                    по возвращении в город в субботу я был весьма удивлен тем, что в прошлый четверг в вашей газете было опубликовано объявление с вызовом на бой, как будто исходящее от м-ра Мендосы. Если я не ошибаюсь в своем заключении, что оно действительно исходит от этого прославленного кулачного бойца, я бы попросил вас при помощи вашей газеты проинформировать публику, что уже несколько лет, как я полностью удалился от общественной жизни, и все более и более утверждаюсь в мысли о том, что это решение было правильным, наслаждаясь тем удовольствием, которое я получаю от частной жизни среди своих многочисленных друзей, пользующихся огромным уважением, быть принятым в среде которых в качестве доброго знакомого и друга для меня большая честь, однако, будучи побуждаем дать по поводу этого мелкого конфликта ответ, который, как я надеюсь, не сочтут слишком высокомерным с моей стороны, я должен просто сказать, что, прождав вызова от любого кулачного бойца в течение более чем трех лет, каким бы способным в своем ремесле он ни был, и как бы его ни расхваливали его друзья, я нахожу крайне удивительным, что м-р Мендоса добавил к этим трем годам еще четыре года молчания, сложив которые мы получаем почти семь лет с тех пор, как я получил удовлетворение от того, что наказал его за его оскорбительное высокомерие; но в результате этого поединка м-р Мендоса выработал в себе одно положительное качество – он научился не так спешить с тем, чтобы принимать решения, и стал гораздо медленнее претворять их в жизнь.

Этот осторожный и мудрый принцип действия заслуживает большой похвалы; и, пройдя в течение семи лет через этот срок ученичества с целью обретения некоторой искусственной смелости, он теперь обращается ко мне со множеством дерзостей (которые являются, похоже, его единственным капиталом, который он нажил за это время), чтобы вынудить меня оказаться в том положении, которого я в течение многих лет с радостью избегал.

Однако как мало я ни хотел привлекать к себе хотя бы на один момент общественное внимание, я должен сказать, что не возражаю против того, чтобы доказать свое мужество и встретиться с м-ром Мендосой там и тогда, где он захочет, ПРИ УСЛОВИИ, что он пообещает драться, и при условии, что он также заранее не сообщит об этом бое в магистрат на Боу-стрит и куда бы то ни было еще.

Надеюсь, что ваши читатели и публика простят меня за то, что я отнял у них столько драгоценного времени.

                                                           На этом, Сэр, я и хотел бы закончить,

                                                 С уважением к вам и к ним,

20 ноября, 1801 года.                                                     ДЖОН ДЖЕКСОН».

Я специально при переводе сохранил длину предложений и цветистость формулировок. Это придает документу невероятный шарм, хотя и затрудняет понимание.

Как нетрудно заметить, письмо это абсолютно хамское и написано не джентльменом, а тем, кто достаточно долго пасся рядом с джентльменами, чтобы, как ему казалось, усвоить некоторые формулировки. Джексон, если и не был уверен (о чем говорит оговорка «Если я не ошибаюсь в своем заключении…»), то явно подозревал, что за публикацией стоит не сам Мендоса, но при этом не упустил малейшей возможности лишний раз оскорбить его. Чего только стоит то место, где Джексон говорит, что он наказал Мендосу за высокомерие. Чемпиона Англии. Ну, да. Характерно, что он забыл написать, как именно он это сделал.

Еще лучше тонкий намек в конце на то, что Мендоса сам сбегает в магистрат и настучит на себя и Джексона, чтобы избежать боя, которого сам же требует. Надо ли говорить, что сам Мендоса в этом замечен не был. Нет, прав был многократно оплеванный неблагодарными потомками великий писатель Горький: рожденный ползать летать не может.

Мендоса незамедлительно ответил через ту же газету:

«Мистер Издатель,

Меня крайне озаботило письмо, опубликованное в вашей газете в прошлую среду в том же разделе, что и подробный отчет о боксерском матче в Мейденхеде, и подписанное «Джон Джексон». Оно является как бы ответом на вызов, который, как предполагали, исходит от меня. Пожалуйста, Сэр, поймите меня правильно. Меня мало беспокоит содержание элегантных излияний мистера Джексона. Также на меня не производят никакого впечатления и не удивляют оскорбительная ложь, бесстыдная наглость и злобные клеветнические измышления, содержащиеся в его заявлениях, которые я отвергаю целиком и полностью. Однако меня серьезно задевает то, что мне предлагается либо покорно сносить оскорбления, либо рисковать обидеть моих ближайших друзей, в особенности уважаемых представителей магистрата, возвращаясь к профессии, от которой по принципиальным соображениям и убеждениям я полностью отошел.

Для того, чтобы убедительно опровергнуть голословные утверждения мистера Джексона, достаточно сказать, что через месяц после нашего боя в Хорнчерче я нанес ему визит, устыдил его за то, что он схватил меня за волосы и предложил провести с ним поединок за двести гиней. Джексон предложил сделать это за сто гиней, а потом отказался драться даже за пятьсот гиней, когда эта сумма была найдена. Вот это смелость! Вот это последовательность! Вот это сила! И, тем не менее, мистера Джексона продолжают считать человеком чести, верным своему слову!!!

Мистер Издатель, после этого я уехал из Лондона на пять лет, чем легко можно объяснить мистеру Джексону мое молчание. За свою жизнь я провел тридцать два официальных боя, из них четыре с Хамфрисом (три из которых я выиграл) и два с Уиллом Уорром, из которых выиграл оба. Они оба были смелыми и сильными бойцами, и, конечно, после того, как я получил от них так много ударов, единственным моим мотивом для того, чтобы снова провести поединок с мистером Джексоном, является дух чести и жажда возмездия, которые наполняют грудь человека.

Мистер Издатель, я хотел бы еще раз повторить, что нахожусь в весьма затруднительном положении. Я хочу драться с мистером Джексоном и собираюсь сделать это, но из страха принести вред своей семье и нанести оскорбление магистрату, опубликовав вызов в газете (что не слишком благопристойно для владельца паба), я могу сказать следующее: я буду очень рад возможности как можно скорее встретиться либо с самим мистером Джексоном, либо с его друзьями у себя дома. Там я смогу оказать им все возможное внимание, так как я очень хотел бы убедить весь мир в том, какое глубокое и справедливое чувство я испытываю ко всем интересам мистера Джексона, касающимся того, кого зовут

                                                                               Даниэль Мендоса

«Адмирал Нельсон», Уайтчепел.

 

P.S. Позвольте поблагодарить вас за вашу великодушную беспристрастность, а также через вашу замечательную газету выразить мою признательность публике за ее многочисленные и лестные для меня знаки внимания, которые я от нее получил.»

 

Я предлагаю вам самим оценить, кто из авторов этих двух писем больше соответствует понятию «джентльмен», а кто прячется за витиеватыми формулировками неуклюжими реверансами.

Нужно ли говорить, что представители Джексона так и не пришли, и этот бой никогда не состоялся? Тем не менее, Мендоса все-таки еще дважды в своей жизни выходил на ринг, но это было уже в другой жизни.

(окончание следует)

Александр БЕЛЕНЬКИЙ