(продолжение) Итак, Крибб хотел матча-реванша с Молино, даже жаждал его, и встретил с его стороны полное понимание. Точнее, понимание он встретил еще до того, как успел сам хоть что-то сказать по этому поводу, хотя это и не имело никакого значения. Через несколько дней после первого боя, когда кожа на его лице все еще выглядела так, словно ее прокрутили через мясорубку, и сам он без дикой боли еще не мог сходить в туалет, он получил следующее письмо: «Мистеру Томасу Криббу ул. Сент-Мартин, площадь Лестер, 21 декабря 1810 года Сэр, Мои друзья полагают, что, если бы в прошлый четверг, когда мы с вами состязались, погода не была такой неблагоприятной, я бы одержал победу. В связи с этим я вызываю вас на повторный бой в любое время в течение ближайших двух месяцев за то вознаграждение, которое джентльмены, верящие в меня, соблаговолят предложить. Так как существует вероятность того, что это письмо станет достоянием общественности, я не могу упустить возможность выразить уверенность в том, что тот факт, что мой цвет кожи отличается от цвета кожи людей, у которых я искал защиты, ни в коей мере не послужит препятствием. Засим остаюсь Вашим самым почтенным и робким слугой Т.Молино Свидетель – Дж. Сколфилд Можно сколько угодно прикалываться над высокопарным стилем письма, кстати, напоминающим Пирса Игана, но сути дела это не изменит. Эпоха джентльменов, накладывала свой отпечаток на все. Разумеется, написал письмо не сам Молино. Он не умел писать не только так, но вообще никак. И читать тоже. Видимо, Пирс Иган не посчитал нужным поставить значок [x], перед именем «Т.Молино», обозначавший, что афроамериканский Том расписался по обыкновению крестом. Однако надо сказать, что тогдашний эпистолярный эквивалент нынешнего «Ты, кАзЁл, выхади-и-и!» все-таки внушает известное почтение. Также обращает на себя внимание то, что Молино ни слова не говорит о затянутом нокдауне. Только о холодной погоде. Видимо, последнее обстоятельство казалось ему важнее. Намного важнее. Крибб хотел выйти, но между тем боксом и нынешним при всех различиях было и кое-что общее: в частности, то, что, как правило, подобные бои не происходили просто так, на одном голом энтузиазме сторон. Времена Джема Белчера, готового на ярмарке подраться с кем угодно, увы, прошли. Тогдашние промоутеры в то время еще не остыли и были не столько прожженными бизнесменами, сколько азартными игроками, часто очень азартными. Они заключали пари, ставили на своего боксера, и только тогда давали делу ход. А для всего этого требовалось время. Впрочем, на этот раз за промоутером дело не стало: капитан Барклей был готов всегда. Но при определенных условиях. Он не любил проигрывать и любил держать все дело в собственных руках, в том числе и в самом прямом смысле этих слов. В свободное от своих мазохистских «походов» по горам и весям Шотландии и Англии время Барклей любил потренировать и свои другие конечности. По словам многих современников, он был одним из лучших, если не лучшим, боксером среди аристократов-любителей. Причем занимался боксом не от случая к случаю, а постоянно, более того, у него это носило в некотором смысле профессиональный характер: если в Лондоне появлялся новый боксер, капитан Барклей предлагал ему поспарринговать с собой, чтобы оценить, на что тот способен. Происходило это обычно в зале Джона Джексона, того самого непобитого никем аж в трех боях чемпиона, где капитан был завсегдатаем. Здесь нам придется обратиться к еще одному источнику информации: книге «Боксеры и их бои» (Boxers and Their Battles) автора, писавшего под псевдонимом Торманби (Thormanby). В моем очерке о Молино история, о которой речь пойдет ниже, взятая из этой книги, упоминалась, но сейчас настало время рассмотреть ее поподробнее. В отличие от Пирса Игана, который был своего рода высокопарным летописцем, с одной стороны, жестко придерживавшимся фактов, а с другой – любившим всякие художественные преувеличения и постоянно впадавший в краснобайство, Торманби был в большей степени «баечником». Подлинное имя его было У.Уилмотт Диксон, но Торманби больше подходило для избранного им жанра. Писал он легко и свободно, вполне в современной манере. Придумал он эту историю от начала до конца? Трудно сказать. С одной стороны, ему это было просто не нужно, он не был современником описанных в ней событий, не сводил ни с кем счеты и к тому же ссылался на некоего Чарльза Уилера, хорошо знавшего капитана Барклея лично. С другой – тогда вошло в моду откровенное приукрашивание прошлого, которое чем дальше уходило, тем больше утрачивало присущий ему блеск, так что судите сами. По-моему, это вранье, но забавное, хотя для полноты картины нужно изложить и эту версию. Так вот, со слов Диксона-Торманби, Уилер считал, что у Барклея были к Молино собственные счеты, в подтверждение чего рассказывал следующую историю. В тренировочном зале Джона Джексона у Барклея хранилась собственная, «заветная», пара перчаток, которые он надевал, когда испытывал кого-то из новых перспективных боксеров. Хоть это и была «эра голых кулаков», но перчатки были известны несколько десятков лет, и тогда использовались очень широко во время тренировок. Чисто внешне перчатки капитана ничем не отличались от стандартных, но набивка в них была в два с лишним раза легче, чем в обычных. Не стоит спешить упрекать капитана, в чьей смелости никто и никогда не сомневался, в жульничестве. По его понятиям, здесь было все в порядке. Скорее всего, и не только по его понятиям. Аристократ-любитель, пришедший размяться в зал к Джексону, ни в коем случае не считал себя ровней своим спарринг-партнерам из простонародья, которые занимались боксом профессионально. Социально он стоял несоизмеримо выше них, а в боксерском плане был, естественно, подготовлен гораздо хуже. Даже капитан Барклей не мог проводить в зале столько времени, сколько большинство из них. К тому же, бокс был для него только одним из его спортивных увлечений, помимо дальних пешеходных маршей, где он двигался со скоростью средней лошади, принесших ему подлинную славу среди современников. Тем не менее, Барклей, видимо, после боя Крибба и Молино с самого начала рассматривавший возможность матча-реванша, захотел поспарринговать с боксером, который доставил его подопечному столько неприятных минут. Посредником здесь выступил Билл Ричмонд, который привел Молино в зал к Джексону. Но Барклей в тот день задержался и приехал с опозданием, и, когда вошел в зал, увидел свои перчатки на руках Молино, который уже ждал его. «Гордость или стыд», как это определил Торманби, не позволили ему потребовать, чтобы Молино отдал ему его «специальные» перчатки, и на этот раз Барклею самому пришлось боксировать в «обычных варежках». Надо ли говорить, что спарринг закончился для Барклея печально: Молино сломал ему ребро. Хорошо еще, что не челюсть. Из рассказа Торманби следует, что в действиях Молино не было никакого умысла, все произошло случайно, однако никаких подробностей в его описании событий нет. Как получилось, что Молино надел именно эти перчатки? Заметил ли он разницу с обычными или просто выбрал те, что полегче, ведь говорить о «стандартных» перчатках в то время можно было лишь весьма условно? На эти, и на многие другие, вопросы ответов нет. Однако Уилер или точнее Торманби утверждает, что Барклей затаил на Молино злобу и именно поэтому решил на этот раз взять весь тренировочный процесс Крибба в свои руки и даже сделал это за свой счет. Иными словами, он хотел рассчитаться с Молино руками Крибба. Как я уже писал в очерке о Молино, лично мне вся эта история кажется довольно сомнительной. Нет, я не сомневаюсь в том, что Барклей спарринговал с Молино, и тот сломал ему ребро. Такие спарринги были самым обычным делом. Кроме того, Молино своей несколько специфической манерой общения умел восстанавливать людей против себя, и Барклей не стал исключением. Я не верю только в то, что мотив мести здесь был главным для Барклея, хотя он, конечно, мог присутствовать. Да и потом, как Молино попали в руки особенные перчатки Барклея? Они что, лежали в открытом доступе? Тогда их вес не был ни для кого тайной. Нет, Барклей был «деловым игроком», собственно, он и проделал большую часть пути от игрока до промоутера, то есть игра являлась для него достаточно серьезным источником дохода, даже очень серьезным, и он не собирался пускать такое дело на самотек. К тому же, он, похоже, был не слишком доволен теми, кто тренировал Крибба раньше, в том числе и собой. И у него были для этого все основания: в конце концов, если бы не вторжение в ринг зрителей и не жульничество секунданта, не говоря уже о погоде, Крибб проиграл бы бой, а он сам очень большие деньги. Так что на этот раз Барклей решил не доверять никому. Он проверил Молино в деле, убедился в том, что тот очень хорош, после чего отвез Крибба в свое поместье Юри в шотландских горах Хайлендз. Так Крибб на одиннадцать недель попал в ад. (продолжение следует) Александр БЕЛЕНЬКИЙ